Неточные совпадения
Но чем громче он говорил, тем ниже она опускала свою когда-то гордую, веселую, теперь же постыдную голову, и она вся сгибалась и падала с дивана,
на котором сидела,
на пол, к его ногам; она упала бы
на ковер, если б он не держал ее.
Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и
коврами, зевающей за недочитанной книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет
поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды
на целую неделю город, мысли не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм.
Пришла, рассыпалась; клоками
Повисла
на суках дубов;
Легла волнистыми
коврамиСреди
полей, вокруг холмов;
Брега с недвижною рекою
Сравняла пухлой пеленою;
Блеснул мороз. И рады мы
Проказам матушки зимы.
Не радо ей лишь сердце Тани.
Нейдет она зиму встречать,
Морозной пылью подышать
И первым снегом с кровли бани
Умыть лицо, плеча и грудь:
Татьяне страшен зимний путь.
Огни свеч расширили комнату, — она очень велика и, наверное, когда-то служила складом, — окон в ней не было, не было и мебели, только в углу стояла кадка и
на краю ее висел ковш. Там, впереди, возвышался небольшой, в квадратную сажень помост, покрытый темным
ковром, —
ковер был так широк, что концы его, спускаясь
на пол, простирались еще
на сажень. В средине помоста — задрапированный черным стул или кресло. «Ее трон», — сообразил Самгин, продолжая чувствовать, что его обманывают.
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу
на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым туманом. Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый
ковер на полу — все это вызывало у Клима странное ощущение: он как будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо. Лишь изредка доносился глухой гул, тогда вся комната вздрагивала и как бы опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
Самгин, доставая папиросы, наклонился и скрыл невольную усмешку.
На полу — толстый
ковер малинового цвета, вокруг — много мебели карельской березы, тускло блестит бронза;
на стенах — старинные литографии, комнату наполняет сладковатый, неприятный запах. Лидия — такая тонкая, как будто все вокруг сжимало ее, заставляя вытягиваться к потолку.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся
на пол, сдвинула вещи со стола
на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел
на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым
ковром тускло красного цвета, такой же
ковер покрывал
пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый
ковер лежал
на полу, стены тоже были завешаны
коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
— Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то так в
поле,
на скошенную траву, разостлали бы между стогами
ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса.
— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и
ковров не выколачивать. А
на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три не разберутся, все не
на своем месте: картины у стен,
на полу, галоши
на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло
на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто
на старой квартире: беги туда…
Простая кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна подушка. Потом диван,
ковер на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой,
на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой шкаф с платьями.
Но он простоял недолго, не успел и проговорить, как вдруг костыль его,
на который он упирался всею тяжестью тела, как-то скользнул по
ковру, и так как «ноженьки» почти совсем не держали его, то и грохнулся он со всей высоты
на пол.
Она была очень ярко убрана: стены в ней, или, по-морскому, переборки, и двери были красного дерева,
пол, или палуба, устлана
ковром;
на окнах красные и зеленые драпри.
Полинявшие дорогие
ковры на полу, резная старинная мебель красного дерева, бронзовые люстры и канделябры, малахитовые вазы и мраморные столики по углам, старинные столовые часы из матового серебра, плохие картины в дорогих рамах, цветы
на окнах и лампадки перед образами старинного письма — все это уносило его во времена детства, когда он был своим человеком в этих уютных низеньких комнатах.
На полу лежал широкий персидский
ковер.
Сборная мебель, полинявшие драпировки, слишком старые
ковры на полу — все говорило о том, что он владел золотой способностью создавать из ничего.
Передняя походила
на министерскую приемную: мозаичный мраморный
пол, покрытый мягким
ковром; стены, отделанные под дуб; потолок, покрытый сплошным слоем сквозных арабесок, и самая роскошная лестница с мраморными белыми ступенями и массивными бронзовыми перилами.
Стены номера и весь
пол были покрыты ташкентскими
коврами; слабая струя света едва пробивалась сквозь драпировки окон, выхватывая из наполнявшего комнату полумрака что-то белое, что лежало
на складной американской кровати, как узел вычищенного белья.
Наконец, мы попали в коридор более чистый и светлый, с
ковром, и вошли в большой кабинет, ярко освещенный, с шкурой белого медведя
на полу.
На полу лежал огромный мягкий
ковер персидского рисунка, какие в те времена ткали крепостные искусницы.
Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси
на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский
ковер во весь
пол, а туалет походил
на целый магазин.
Тот же письменный стол,
на котором стояла чернильница без чернил, тот же угловой шкафчик, где хранилась у Бубнова заветная мадера, тот же
ковер на полу, кресло, этажерка в углу, какая-то дамская шифоньерка.
Он был необыкновенно интересен: его длинная черная фигура с широко раздувающимися длинными
полами тонкого матерчатого сюртука придавала ему вид какого-то мрачного духа, а мрачная печать, лежавшая
на его белом лбу, и неслышные шаги по мягкому
ковру еще более увеличивали это сходство.
Шесть объедал Райнера, принадлежавшие к мужскому
полу, как выше сказано, размещались по диванам его квартиры, а Авдотье Григорьевне Быстровой Райнер уступил свою последнюю комнату, а сам с тех пор помещался
на ковре между диванами, занятыми Кусицыным и Ревякиным.
С одной стороны дороги — необозримое озимое
поле, кое-где перерезанное неглубокими овражками, блестит мокрой землею и зеленью и расстилается тенистым
ковром до самого горизонта; с другой стороны — осиновая роща, поросшая ореховым и черемушным подседом, как бы в избытке счастия стоит, не шелохнется и медленно роняет с своих обмытых ветвей светлые капли дождя
на сухие прошлогодние листья.
На третьей стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый
ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали
на полу и
на столах книги.
Павел стал осматривать комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие без дерева диваны,
пол был покрыт пушистым теплым
ковром; чтобы летнее солнце не жгло,
на окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела
на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
На подъезде картинно лежали два датских дога;
на звонок из передней, как вспугнутый вальдшнеп, оторопело выбегал в серой официальной куртке дежурный лесообъездчик;
на лестнице тянулся мягкий
ковер; кабинет хозяина был убран
на охотничий манер, с целым арсеналом оружия, с лосиными и оленьими рогами, с чучелами соколов и громадной медвежьей шкурой
на полу.
Он увидал свою маленькую комнатку с земляным неровным
полом и кривыми окнами, залепленными бумагой, свою старую кровать с прибитым над ней
ковром,
на котором изображена была амазонка, и висели два тульские пистолета, грязную, с ситцевым одеялом постель юнкера, который жил с ним; увидал своего Никиту, который с взбудораженными, сальными волосами, почесываясь, встал с
полу; увидал свою старую шинель, личные сапоги и узелок, из которого торчали конец мыльного сыра и горлышко портерной бутылки с водкой, приготовленные для него
на бастьон, и с чувством, похожим
на ужас, он вдруг вспомнил, что ему нынче
на целую ночь итти с ротой в ложементы.
Бутылка портера уже была выпита, и разговор продолжался уже довольно долго в том же роде, когда
полы палатки распахнулись, и из нее выступил невысокий свежий мужчина в синем атласном халате с кисточками, в фуражке с красным околышем и кокардой. Он вышел, поправляя свои черные усики, и, глядя куда-то
на ковер, едва заметным движением плеча ответил
на поклоны офицеров.
Затем, прежде всех криков, раздался один страшный крик. Я видел, как Лизавета Николаевна схватила было свою мама за плечо, а Маврикия Николаевича за руку и раза два-три рванула их за собой, увлекая из комнаты, но вдруг вскрикнула и со всего росту упала
на пол в обмороке. До сих пор я как будто еще слышу, как стукнулась она о
ковер затылком.
Комната Марьи Тимофеевны была вдвое более той, которую занимал капитан, и меблирована такою же топорною мебелью; но стол пред диваном был накрыт цветною нарядною скатертью;
на нем горела лампа; по всему
полу был разостлан прекрасный
ковер; кровать была отделена длинною, во всю комнату, зеленою занавесью, и, кроме того, у стола находилось одно большое мягкое кресло, в которое, однако, Марья Тимофеевна не садилась.
Комната Людмилы представляла несколько лучшее убранство, чем остальной хаотический дом: у нее
на окнах были цветы;
на туалетном красного дерева столике помещалось круглое в резной раме зеркало, которое было обставлено разными красивыми безделушками;
на выступе изразцовой печи стояло несколько фарфоровых куколок;
пол комнаты был сплошь покрыт
ковром.
Пол спальни был покрыт черным
ковром с нашитыми
на нем золотыми как бы каплями или слезами.
В восточной стороне ее помещался жертвенник,
на котором лежала раскрытая библия;
на полу расстилался обыкновенный масонский
ковер…
Стол и два стула стояли в стороне, и все четыре нукера лежали
на коврах и бурках
на полу.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления:
пол был устлан
коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною кроватью висел парадный штофный занавес; в углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели,
на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Раз
на рекогносцировке я попал в турецкую деревушку, захожу в один дом, чтобы напиться, — вижу, сидит
на полу на ковре старый-старый турок с седой длинной бородой и читает коран.
В комнатах все было устроено тоже по-старинному: пузатая мебель красного дерева, кисейные занавески
на окнах, тюменские
ковры на полу, орган «с ошибочкой в дудках», портреты генералов и архиереев
на стенах, клетка с канарейками и т. д.
Пол и стены были устланы
коврами, окна завешены драпировками,
на столе, за которым работал Головинский, появились дорогие безделушки, он даже не забыл захватить с собой складной железной кровати и дорожного погребца с серебряным самоваром.
Конечно, все это в обыкновенное время было припрятано по сундукам и шкафам, а мебель стояла под чехлами; но теперь другое дело — для такого торжественного случая можно было и развернуться: чехлы с мебели были сняты,
на окнах появились шелковые драпировки, по
полу французские
ковры, стол сервирован был гарднеровской посудой и новым столовым серебром.
На скамье и
на полу передо мной разложены шубы,
ковер, платья разные — и тут же три пустых мешка.
Знайте же: вы вступили в храм, в храм, посвященный высшему приличию, любвеобильной добродетели, словом: неземному. Какая-то тайная, действительная тайная тишина вас объемлет. Бархатные портьерки у дверей, бархатные занавески у окон, пухлый, рыхлый
ковер на полу, все как бы предназначено и приспособлено к укрощению, к смягчению всяких грубых звуков и сильных ощущений.
Купец дал ей всё, чего она желала. Вскоре Илья сидел в новой квартире Олимпиады, разглядывал толстые
ковры на полу, мебель, обитую тёмным плюшем, и слушал спокойную речь своей любовницы. Он не замечал в ней особенного удовольствия от перемены обстановки: она была так же спокойна и ровна, как всегда.
Любопытные видали в замочную скважину: дорогой варшавский
ковер на полу этой комнаты; окно, задернутое зеленой тафтяной занавеской, большой черный крест с белым изображением распятого Спасителя и низенький налой красного дерева, с зеленою бархатною подушкой внизу и большою развернутою книгою
на верхней наклонной доске.
Князь закачался
на ногах и повалился
на пол. Бешеным зверем покатился он по мягкому
ковру; из его опененных и посиневших губ вылетало какое-то зверское рычание; все мускулы
на его багровом лице тряслись и подергивались; красные глаза выступали из своих орбит, а зубы судорожно схватывали и теребили ковровую покромку. Все, что отличает человека от кровожадного зверя, было чуждо в эту минуту беснующемуся князю, сама слюна его, вероятно, имела все ядовитые свойства слюны разъяренного до бешенства зверя.
— Потрудитесь, моя милая, теперь все, какие у вас есть,
ковры и одеяла постлать
на пол, чтоб сделать его помягче, — сказал он менее суровым голосом стоявшей в дверях горничной.
Особенно была заметна резкая климатическая разница сравнительно с камнями: там зелень едва пробивалась, а здесь
поля уже давно стлались зеленым
ковром и
на деревьях показались первые клейкие весенние листочки, точно покрытые лаком.
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная, с глухим мягким
ковром на весь
пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги и облокотясь
на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами, с самодовольной улыбкой
на розовом лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него. Галуэй сказал...